Тут в жежешечке мне подсказали продолжение двух коротких стишков. Вот они:
И хочется только
вздрогнуть, запричитать,
в черной косынке плакальщицей у гроба –
где голубая мечта и феличита
с лицами обескровленными
бок о бок.
А можется только
чиркнуть о коробок
и сигарету в огненный перекрасить.
Голову запрокинуть и крикнуть:
- Бог,
как же могло меня так
распидорасить?
Так, чтобы ты
при выходе из метро
смотришь в его далекие злые окна –
он в них дымит, и советское пьет ситро,
пока в тебе все мышечные волокна
к нему хотят
прижаться изо всех сил,
сорвавшись со всех немыслимых взлетных полос.
А он смеется, «мол, подавать свой голос
на тему любви
никто тебя не просил».
Окей, молчишь.
Зови его - не зови,
он главным героем в твою не заглянет повесть.
И ты стоишь -
по весь часовой, блин, пояс
в приливе кровоточащей
своей
любви.
(Стефания Данилова)
Мне так тесно под зимним небом,
Что, надеясь поймать волну,
Я когда-нибудь выйду за хлебом
И случайно покину страну.
Попытаюсь наполнить истомой
Ожидание нового дня.
Всеобъемлющей, но невесомой.
И свобода отравит меня.
Мне не важно, один или в паре.
Будет штиль или вновь ураган.
Знаю только, что жизнь в разгаре
И не лезет за словом в карман.
Пустоту нужно чем-то заполнить.
Может быть, что печаль мне к лицу,
Но хочу я, чтоб было, что вспомнить,
Когда время придёт к концу.
(Александр Николаев 8)